ЗНАЧЕНИЕ КОЛЫБЕЛЬНЫХ ПЕСЕНОК ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ МАЛЬЧИКОВ
Памяти А.
Некоторые помнят колыбельные песенки детства, если мама была ласковая, любящая; если она была. Или бабушка такая же, да еще добрая и терпеливая. "Давай еще!" - скажешь, бывало, ей, а она: "Мама заругается, спать пора". Но канючишь свое: "Ну еще немножко, тихонько". "Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, вот придет сейчас волчок, Лешу схватит за бочок". А волчок этот, как в "Сказке сказок" Норштейна, был вовсе не кусачий, а вроде слегка запаршивевшей маленькой собачки, которая норовит забраться под одеяло в твое тепло.
Когда мальчику было одиннадцать, я приходил к нему в комнату, разговаривал, потом мычал всякий вздор вроде песенок; благо знаю много всего, а чего не знал - сочинял тут же. Потом тихо целовал его в шею и брал обещание "спать, спать...".
Знаете, что говорил он мне, закатанный мною в одеяло, как в кокон?
"Папа, а ты завтра придешь опять? Смотри, приходи!"
И мне приходилось днем отвлекаться от дел: выдумывать сюжет и персонажей, сочинять новую историю для продолжения прежней, чтобы к ночи удивить и порадовать моего мальчика.
Года через два мальчик мой уже курил сигареты. А позже я видел в руке его папироски, мастырки с марихуаной.
Однако искренность восприятия моих песенок и историй давала мне иллюзию уверенности, что это всё возрастное баловство, влияние "стаи".
Я и сам как-то попробовал его папироску. Ничего, кроме вони и тошноты, не ощутил. Мальчик сказал, что надо несколько раз, тогда словишь кайф, папа.
Отучу, был уверен я.
Спорт, путешествия, учеба, судомоделирование, фотография. Дела и девушки. Он был очень красив, но из поначалу многочисленных девочек остались лишь две стервы, старше его, патологически назойливые.
Не заинтересовался он скалолазанием и спелеологией, равно как и боксом, восточными единоборствами. Он становился постепенно тусклым и озабоченным. Но по-прежнему перед сном всякий раз говорил, умоляюще глядя мне в глаза: "А ты завтра придешь опять?" И крепко обнимал меня за шею, и не отпускал слишком долго, и как-то я увидел слезы в его глазах. А я, дурак, пресекал такую сентиментальность. Потому что ничего не понимал. Но его слишком пристальный, умоляющий, влажный взгляд все больше тревожил меня.
Теперь я знаю - сын прощался со мной.
Но разве многие из нас могут ежевечерне приходить к постели своего взрослого теплого мальчика с новой песенкой или занимательной историей из своего детства, юности? Как я безнадежно заблудился в берендеевском лесу. Как попал в жуткий водоворот на плоту, и плот развалился подо мною. Погибал в байдарке, перевернувшейся на порогах. Лазил по чужим огородам и брошенным домам, битком набитым ужасами и привидениями, а под заборами чужих садов вверх лезвиями лежали ржавые косы, напороться можно было насмерть. Дрались с соседскими ребятами из барака "до первой кровянки".
У нас по вечерам зачастую своя дымная хмельная жизнь, общение. Не до теплых мальчиков наших одиноких, ждущих историй на ночь, поцелуя и "спокойной ночи". Наконец гости рассосутся. Уже очень поздно. Но ты спохватываешься и спешишь в спальню. А мальчик посмотрит тебе в глаза и отвернется к стенке. "Завтра, милый, честное слово, завтра".
"Знаю, опять обманешь".
Марихуана постепенно перестала удовлетворять, приелась, надоела.
И пришел неизбежный героин.
Героину не нужны занимательные истории. Песенки его не забавляют. Ничего его не смешит. Колыбельная кажется маразмом, а поцелуй - слюнтяйством. Что по сравнению с цветными космическими глюками и экзотическими фантазиями истории о том, как я добывал дикий мед на клеверной меже, лазил по шкуродерам пещер, как морочил девкам головы Блоком и Северянином. Как построил самолет с резиновым двигателем, и он навсегда улетел за реку. Непонятные картины в душном музее, сияние октябрьских звезд в ущелье, взвинченная игра бледных актеров в авангардистском спектакле, бешеный бой жереха на стрежне, хитроумные похождения Остапа Бендера, язвительные изыски Вуди Алена, мессы и хоралы Баха, песенки Вертинского, Ветхий Завет и "Бог есть Любовь"... Что все это по сравнению с эйфорией, которую мгновенно дарит Сатана Героин? Ничего. Героин отнимает все, давая взамен сладкие видения, избавляя от тревоги и страха смерти.
Мальчик мой умер от передозировки, так умирают все героиновые наркоманы.
Умер он в теплой ванне, в родном доме, среди своих глюков.
Я поздно спохватился.
Вытащил его, теплого, из ванны. Положил на пол. Искусственное дыхание, массаж сердца, уколы. Но зрачки уже ни на что не реагировали, и он был синий, почти фиолетовый, и изо рта и носа тихо шла пузырями розовая пена.
Я подвязал подбородок, связал руки и ноги. Полотенцами с дробленым льдом обложил лицо, грудь, плечи. Синева ушла, лицо стало восковым.
Приехала и уехала реанимация. Приехали и уехали двое из прокуратуры. Жену увезли с инфарктом. Собака сидела рядом с сыном и тихо выла.
Я обнял его и шепнул в теплое ухо его:
- Потерпи немного. Скоро мы с тобой встретимся. Мы же любим друг друга, поэтому нам с тобой расставаться никак невозможно.
"Я подожду, - ответил он мне Ниоткуда с любовью. - Папа, потерпи, я подожду".
Ночью сын пришел ко мне в спальню нагой, каким я его вынул из ванны - синий, фиолетовый. И улыбнулся, присев на край постели: "Ну, как я пошутил, папа?" В глазах потемнело, я одобрительно кивнул - и сын исчез навсегда.
Пока он так и не услышал моих главных приключенческих историй. А сенсорный голод, отсутствие новых впечатлений приводит к поиску иллюзий, к сладкой тихой смерти в теплой ванне родного дома, на руках любящего отца, потому что матери вынуть двадцатилетнего сына из ванны не по силам.
На руках чернеющего от горя отца, не сумевшего вовремя рассказать занимательную или поучительную историю, не поцеловавшего в теплую шею и не услышавшего в ответ на "спокойной ночи" - "Смотри, завтра опять приходи ко мне".
На руках отца, не сумевшего понять значение колыбельной песенки для взрослого мальчика.
А ведь последний взгляд его был такой тревожный, умоляющий. Наверное, это уже был взгляд Ниоткуда.
Blogged with the Flock Browser
