Муса Гали
Со мной мои песни
Отрывок из повести "Не зарастут тропинки детства"
Перевод с башкирского языка Айдара Хусаинова
Как не знает сын человеческий меры в отчаянии, так не ведает он удержу, когда счастлив. Да, вот такое оно, мое счастье! Посмотрю на землю - и кажется мне, что от радости даже мухи пляшут, посмотрю в небо - птицы словно только для меня поют свои песни. Августовский ветерок, прилетевший с полей, шепчет мне на ухо: «Ну и счастливчик же, парень!» А я, пока шел от приятеля моего Тимербая, по знакомой тропке мимо Урта-тау, сам того не замечая, даже приплясывал от радости.
Да и как не плясать? Как не радоваться? Ведь мы с Тимербаем - только мы - едем учиться в Уфу, в техникум. К тому же экзаменов никаких сдавать не надо, у нас у обоих - похвальный лист! Я буду учиться на художника, а мой друг геологом хочет стать. Учит, учит меня дедушка, чтобы я и в горе, и в радости был спокойным и выдержанным. Учит, да все бестолку. Как ты будешь спокойным, когда мне в руки вложили кисть художника!
Прошло немного времени, и к нам домой принесли повестку из Уфы. Зовут учиться, ждут. Взял я казенный конверт и задумался - постой, а что скажет моя темноокая Зумара? Эх, если бы она прибежала ко мне, поздравила... Да если на то пошло, можно ведь и на один «уп» расщедриться…
Вышел я на улицу. Мальчишек что-то не видно. Поделился бы с ними своей радостью. Но нет, все в поле. Да, в такое горячее время прохлаждаться некогда.
Возле дома Зайнетдин -абзы возится со своей косой. Я подошел к нему, сказал о своей радости, показал повестку.
- Ну, малай, покидаешь ты аул, - протянул Зайнетдин-абзы, даже не повернув головы. - Хочешь, значит, быть интеллигенцией. А кто тебя кормить будет?
Вот так поделился радостью!
… В Уфу нас с отцом отвез на своей машине зять Гарифулла. Оставил возле дома отцова друга Марван-бабая. Тут уж встретили нас тепло, как долгожданных гостей. Отец степенно разговаривает с Марван-бабаем, а мне мне не терпится, хочется поскорее отправиться в техникум. Самовар еще не закипел, как я выскочил на улицу и побежал на улицу Пушкина, в сторону высокого здания из красного кирпича.
Звенит, звенит все здание от звонких ударов ног по лестнице… Кто-то смеется во все горло, а кто-то плачет в углу, роняя прозрачные, словно восковые, слезинки.
И вдруг меня словно окатили водой - в списке тех, кто завтра сдает экзамен по рисованию, я увидел свою фамилию. Как же так? Почему? Ведь у меня Похвальный лист! Меня должны принять без экзаменов! Стал спрашивать - никто ничего не знает. Наконец, кто-то разъяснил, что похвальный лист дает право поступать без экзаменов не на все специальности. Что же делать? А вдруг я провалюсь на этом экзамене?..
Оказалось, что в техникуме в одном зале висят работы учащихся. Я пошел их посмотреть. Как здорово они рисуют! Эх, так рисовать могут только городские! Кто же обратит внимание на мои рисунки, сделанные цветными карандашами? От этих мыслей словно огонь разгорелся в моей душе.
Всю ночь не мог уснуть, ворочался. Утром отправился в техникум. Когда настало время, наше группу позвали в класс.
В классе нас ждала удивительная картина - посередине комнаты стоял стол, на столе - стул, а на этом стуле сидел какой то чудной старик - волосы растрепаны, жидкая бороденка торчит в сторону. Можно подумать, что он сюда из сказки явился.
Тут экзаменатор нам говорит:
- Вы должны в течение пяти минут сделать набросок. Через пять минут он будет сидеть уже в другой позе.
Какой там пять минут! Я и за два часа не смог сделать этот самый «набросок», измучился совсем. Экзамен я провали, и в техникум меня, конечно же, не взяли. Из тех дней запомнился мне только крупный, словно вздувшийся от какой болезни нос того старика.
Вот так разбилось мое счастье, рассыпалось на кусочки. Но самое плохое было впереди. Оказалось, что прием во все техникумы уже закончен. Вот когда я начал понимать, что значат слова деда - и в радости, и в горе человек должен оставаться спокойным. Нет, не зря говорят в народе - выдержка, она надежд не губит, и с ног не валит.
Когда забирал документы, вдруг услышал, как один парнишка с газетой в руке вдруг весело так сказал:
- Эй, парни! И для нас найдется дело! Вот, смотрите, можно поступить в медучилище… Это на Владивостокской. Кто со мной?
И вдруг, сам того не ожидая, я услышал, как говорю тому парню:
- Я с тобой!
Вот так уже не я судьбой, а она мной стала играть.
Училище оказалось как раз напротив психиатрической лечебницы. Симпатичная женщина в белом халате приняла наши документы и сказала:
- Вы приняты. Пришлем вызов. Ждите.
Растерянный, я отправился к отцу.
Он вовсю болтал с Марван-бабаем. Его жена, Халима-апай, меж тем готовила обед.
- Ну что, сынок, как дела? - встретил меня отец. Вместо ответа у меня из глаз потекли слезы:
- Меня не приняли!
- Как так? - удивился отец.
Рассказал, как было. Глотая слезы, объявил, что в художники меня не взяли, буду учиться на доктора.
И тут мой старик стал громко смеяться.
- Услышал аллах мои молитвы! Это же у меня мечта была такая, чтобы ты на дохтура учился! Хай, сынок, ты у меня маладис!
Он смеялся, а я никак не мог унять слез. Наконец нас позвали обедать. Есть я не мог, поклевал немного и пошел на улицу.
Долго бродил я по городу. Вот уже сумерки сгустились, а я все бродил по улицам. Успокоившись, вернулся. Отец, который вышел меня встречать, был очень рад:
- Ладно, сынок, жизнь только начинается! Давай, будешь дохтуром! А если захочешь, потом и художником станешь. Кстати, мы тут с Марван-бабаем поговорили - жить будешь у него.
Ну вот, вроде бы все стало ясно.
***
С самых первых дней моей учебы в голову лезли разные будоражащие мысли. Эх, текла моя жизнь плавно да размеренно, никто же не думал, что придется мне изучать хирургию, микробиологию, анатомию и даже паталогическую анатомию. Врать не буду - учеба мне давалась мне легко. К тому же медицина - странное дело - вдруг стала меня интересовать все больше и больше, чем-то она зацепила меня.
Но и неприятных моментов тоже хватало, особенно в первые недели. Узкие переулки, вьющиеся тропки, множество всяких зданий - училище само по себе как небольшой город. Да вот только по ним нельзя беззаботно прогуливаться, погрузившись в свои мысли. То от корпусов раздастся страшный крик, то какие-то странные люди, завидев тебя из окна, начинают тебя звать.
Однажды, когда я шел мимо забора, вдруг услышал:
- Дзержинский? Дзержинский предо мной ноль без палочки! Я сюда прилетел из-за Солнца! Дайте мне землю, дайте мне леса и поля! Я построю для вас великое государство! Нет, я там буду жить один! А вам - шиш! Воры, конокрады, босяки!
«Оратор» хотел что-то прибавить, но его скрутили санитары. Вырываясь, он кричал:
- Я пришел дать вам свет, а вы меня держите здесь, как бомбу!
В другой раз, проходя мимо большого корпуса, я случайно глянул в какое-то окно. Там стояла странная женщина. Посмотрев на меня убийственным взглядом, она молча стала звать меня к себе пальцем. И только потом я узнал, что это психи, что такие истории здесь повторяются каждый день.
И все же медицина такая увлекательная наука! Правда, времени не остается на развлечения - так много мы занимаемся. Ну вот, скажем, только закончили фармакологию, как стали в аптеке учиться готовить лекарства. А про уколы и клизмы говорить нечего. Я уже стал чемпионом по этим уколам и клизмам. У здешних больных встречаются все болезни, все патологии, о которых пишут в учебниках, так что практику мы проходим здесь же.
В училище нам преподают латинский язык. Учителя зовут Янис Шульман, он латыш, маленький сухощавый человек, почти карлик. После каждый фразы он издает короткий смешок, чем немало нас озадачивает.
От той латыни в памяти остались только три слова - тинктура камвалярия, майалис.
Чем больше я погружался в изучение медицины, тем больше изменялись мои мечты. Стремление рисовать, писать стихи как-то погасло. Я стал думать о том, что после училища могу пойти в мединститут.
Однако последующие события больно ударили по этим мыслям. Когда мы уже довольно долго занимались по курсу «Патология», нас повели в «дом мертвецов», иначе говоря, морг. Последнее испытание я прошел там. Здесь свою страшную работу нам показывала паталогоанатом, выпускница мединститута (я, к сожалению, забыл ее имя).
И вот когда она стала разрезать очередного мертвеца, у меня все перед глазами померкло. Это случилось не от страха, а от тяжелых моих мыслей...
Вот как, оказывается, человек покидает этот светлый мир! Растерзанный, распиленный, на куски разобранный…
Та женщина показывает нам органы, говорит, как они называются. Как это невыносимо! Нет, нет, я этого не хочу! Такого умения мне не надо!
В последние месяцы учебы я был сам не свой. После каждого посещения морга не мог спать. Я не был болен, это мысли мои заболели от переживаний.
«Как же бог создал человека? Сразу? Или, может, создал органы и потом вложил»?
Этими мыслями я поделился с Марван-бабаем.
-Ты этих слов не говори! - отругал он меня. - Их тебе шайтан подсказал! Человек, он из чистейших чистый, из умнейших умный. Он создан Богом, который проявил все свое могущество. Эти ваши комсомольцы никогда этого не поймут!
-Вот и я не понимаю!- сказал я.- А хочу понять!
- Поймешь еще! Если хочешь понять могущество Господа, вон, посмотри на луну, на звезды, - сказал бабай, прекращая спор. И я, почувствовав какое- то счастливое облегчение, выскочил на улицу.
Да, когда смотришь на звездное небо, не перестаешь удивляться его таинственности... Сколько в нем глубины, сколько высоты! Да и земля наша, хоть и называется планетой, такая же великая звезда среди звезд! А самое потрясающее - понять, что среди этой бесконечности существуешь и ты!
Вот на улице Воровского стоит маленький, похожий на скворечник, домик Марван-бабая. Возле него стою я. Одолевают меня думы…
Скоро кончится мой первый учебный год. Белый халат мне идет, слов нет. А вот если еще один год проучусь, пройду практику, тогда и в мединстиут поступлю, это же ясно как день. Ясно, как день…
И опять, уже в который откуда-то, то ли с неба, то ли со звезд, словно доносится до меня голос: «Мы твои песни, твои стихи, твои мечты! Не бросай нас!»
Я и сейчас, с высот прожитой жизни, возвращаюсь в Уфу 1937-1938 годов. Лицо каждого города неотделимо от времени. Какие мечты будило во мне сухое цоканье копыт по каменным мостовым. Эх! Как летели эти лошади- уздечки у них с кистями, шлеи расписные, запряжены они в легкие тарантасы!
Жалей - не жалей, только ушли они от нас… Об одном только жалею- не пришлось мне на них прокатиться, не пришлось….
А какие вкусные были тогда французские булочки по двадцать копеек! И они пропали вместе с теми тарантасами! А хлеб ржаной тогда стоил 70 копеек, белый рубль 50 копеек, и на мою маленькую стипендию я мог достойно жить…
… Закончился первый год моей учебы, завтра еду к себе в деревню. Купил домой гостинцев. Весь день гулял по городу. Долго сидел в саду имени Ленина, смотрел на здание Башпотребсоюза, на главпочтамат, думал.
Когда пришел к Марван-бабаю, первые его слова были:
- Ну, что думаешь делать на следующий год?
- Да вот, решил - не буду я учиться на доктора.
- Хай, дурной мальчишка! Кем ты станешь? - опечалился бабай.
Так я и не стал доктором. Но я об этом не жалею. Ведь со мной мои песни! Со мной мои мечты.
